Свои рассказы о жизни во время войны моя бабушка Усламина Василиса Харлампьевна, как правило, никому не адресовала. Занимаясь какой-либо однообразной работой или рукоделием, она просто вспоминала вслух, как жила деревня Ерёмина, когда всех мужчин, годных к строевой службе, забрали на фронт. Женщины, старики и дети, говоря словами классика, "со своею бедою остались один на один".

Ломали кости, рвали жилы,

Но ни протестов, ни борьбы,

Одно лишь "Господи, помилуй!"

И вера в праведность судьбы.

Сплотившись плечом к плечу, работали до изнеможения скромные женщины-труженицы деревни: Торопова Домна Матвеевна, Усламина Анна Лукояновна, Серова Аксинья Петровна, Рябкова Евдокия Елизаровна, Комолова Феоктиста Ивановна, Рябкова Маряна Фёдоровна, Торопова Ульяна Ильинична, Торопова Зоя Петровна, Рябкова Евдокия Иосифовна, Гусева Авдотья Васильевна, Торопова Акулина Петровна, Карпова Ефросинья Ефимовна, Торопова Федосья Ефимовна и многие другие.

По закону военного времени сокращать выпуск сельхозпродукции не разрешалось. Обязательный минимум трудодней был увеличен до трехсот в год. Урожай, выращенный на полях колхоза, полностью и практически безвозмездно сдавали государству. Хозяйство колхоза имени Сталина было немаленьким – посевные поля, молочная ферма, овчарня, немного лошадей. Вся тяжёлая работа легла на женские плечи.

Давно нет в живых моей бабушки и её подруг, самоотверженных тружениц деревни Ерёминой. Василиса Харлампьевна, прожив 90 лет, умерла в ноябре 1999 года, но в заветной тетради семейного архива хранятся её воспоминания тех роковых военных лет.

"Уже осенью 1941 года мы убирали хлеба одни, без мужиков. Косили хлеб литовками с грабками, вязали снопы, потом везли и обмолачивали их на току. Готовое зерно затаривали в мешки, доставляли в Абатск или в Ишим на элеватор. Работали почти круглыми сутками. Доили коров, на коромыслах несли на молоканку молоко, выполняли план заготовки кормов и дров для фермы, чистили и копали силосные ямы. Сами колхозники выживали за счёт приусадебных участков, хотя и те были обременены налогами и различными обязательными сборами.

Сдавали государству молоко, яйца, мясо, шерсть, овец, свиней, телят, шкуры. Для себя и семьи оставалось очень мало. Трудно жила деревня, голодно. Почему-то худо родилась картошка, а хлеба на трудодни приходилось мало. Да и какой это хлеб – полова вперемешку с сорными семенами. Особенно тяжело приходилось Домне Тороповой, Аксинье Серовой, Феше Комоловой, ведь у них было по шесть ребятишек. Бывало, Домна скажет: "Пришла вечером домой, натолкла лебеды, посолила слезами, да тем и отужинали". Помню, как радовалась она, когда её Михаил целый месяц после ранения был дома. А потом Домна получила письмо, в котором сообщалось, что под Колпино, недалеко от Ленинграда, её муж попал в окружение. Это была последняя весточка от Михаила Андреевича.

Самая бойкая из женщин была Аксинья Серова, не боялась разговаривать с начальством. Как-то приехала на ферму в Ерёмину М.Н. Григорьева из райисполкома, Аксинья рассказала о своём житье-бытье, а потом повела её к Комоловым. После этого случая Серовым выделили помощь, а у Феши Комоловой двоих детей отправили в Старовяткинский детдом на время, чтобы поправились. Уж больно худенькие, истощённые они были.

Часто приходили в деревню похоронки. У моей подруги Евдокии Рябковой погибли муж и братья - Пётр и Андрей. Оплакивая их, заливались слезами Евдокия и снохи - Акулина с Анной. Дуня так и прожила в семье племянника, замуж больше не вышла, помогла ему воспитать четверых детей. Получили похоронки на своих мужей Маряна Рябкова, Дуня Гусева и Дуня Рябкова (Елизаровна). Моей маме сообщили, что самый младший сын Костя пропал без вести. Тогда многим в деревне прислали такие извещения. В 1943 году, весной, пришло от моего мужа Тихона письмо, писал, что был ранен, награждён медалью и снова воюет. После длительного молчания получила от Ивана Семёновича весточку и Аксинья Серова. Его ранило в грудь под Старой Руссой, и он находился в госпитале.

Нам некогда было расслабляться и жалеть себя, собирали волю в кулак и принимались за работу. Многих женщин обязывали обучать своих коров, на них пахали и боронили, так как тягловой силы в колхозе не хватало. Зимой на коровах ездили в лес за дровами, за сеном. Молока, конечно, они уже давали мало.

Однажды поехали мы с Усламиной Анной на быках в Чашу за картошкой. Добрались туда вечером. Темненько уже было. Попросились переночевать в одной избёнке. Внутрь вошли, а там в гробу старик лежит, и старуха с мальцом сидят около него. Анна назад выбежала и не соглашается остановиться у них, покойника боится. Поехали искать другой ночлег. Наутро картошки по пуду выменяли. На что, сейчас уж и не помню.

Был организован сбор тёплых вещей для фронта, так последнее с себя отдавали. Каждая думала, что вещь или обувь (валенки) отдаёт сыну, мужу или брату. И работали, и жили по лозунгу: "Всё для фронта! Всё для Победы!"

Долгими были эти годы - годы ожиданий и надежд. Сколько слёз пролили, но жили дружно. Помогали друг другу, поддерживали и находили слова утешения в горе, которое ходило рядом.

Когда мы узнали, что война закончилась, радовались, смеялись и горько плакали по тем, кто погиб. Не вернулся домой мой младший брат Костя, а Виктор, средний брат, пришёл израненный. И только в 1970 году в цехе завода Виктору вручили орден Красной Звезды, который заслужил ещё в войну. Возвратился и мой муж, да только прожил всего десять годков после войны и скоропостижно умер. В 1947 году, весной, нам вручили медали "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг." Но ещё долго худо и бедно жили люди в деревне".

С честью вынесли тяжкие испытания женщины деревень нашей Родины. Скромные труженицы деревни Ерёминой, вас уже никого не осталось в живых. Светлая вам память. Низкий поклон за ваш труд в годы Великой Отечественной войны, за доброту к людям, за безграничное терпение, любовь и веру.

Есть у Николая Мельникова стихотворение, начинающееся строками: "Поставьте памятник деревне, на Красной площади в Москве…". Может быть, действительно, когда-то это случится…

Нина Пушкарёва